Андрей оглянулся: действительно, трава поднималась сразу же, следом.
— На твою примету другая есть, — подал голос рябой. — Говорят, ежели молнией сразу не убило — жить тому до ста лет. А командира эвон как шарахнуло!
— Чего несете-то? Чего? — взъерепенился ротный Шершнев. — Я слыхал, если человек траву не мнет — святой он…
— Святой, ежели по воде ходит, — возразили ему.
— Мужики! — заблажил тут рябой, хватая бурдюк. — Полная кожинка воды! Холодная, мужики!
— Для тебя припасено! — огрызнулся ополченец и толкнул рябого. Но тот со смехом уже рвал сыромятный узел. К нему потянулись взбалмошные и веселые красноармейцы, на миг не слышно стало песни. И вдруг этот гвалт прорезал долгий, на высокой ноте, крик в степи. Он был понятнее тревоги, сыгранной на трубе, и роты, словно напуганные овцы, сшиблись в кучу, соединив-таки три пути в один.
Андрей вскочил на коня и, крутясь на месте, выхватил шашку. Впереди навстречу полку галопом мчался дозор.
— В цепь! — крикнул Андрей, вращая шашку над головой.
Полк, повинуясь команде и сигналу, стал разворачиваться в цепь. Подскакали дозорные на взмыленных конях.
— Белые! — выпалил красноармеец. — Версты три!
Подъехал возбужденный комиссар, спешился и полез рукой под кожу потника — что-то прятал или, наоборот, доставал.
— Эскадрон и сотни полторы пехоты, — докладывал дозорный. — Идут прямо на нас Впереди разъезды! Вот-вот наткнутся!
Он отвязал фляжку от седла и стал пить.
Красноармейцы, растянувшись цепью, падали в траву и все почему-то жались друг к другу, переползали ближе к середине. Андреи разослал конных по флангам с приказом разомкнуть цепь и остался вдвоем с комиссаром.
— Может, не ввязываться? — спросил Шиловский. — Обойти справа…
— А нам во фланг ударят?! — оборвал Андрей. — Да и не успеем. Казаки на хвосте висят. Попадем между двух огней… Надо прорываться к чугунке. — И неожиданно добавил с тоской и сожалением: — Эх, комиссар, были бы у нас погоны… А взять негде. Негде!
— Не носить вам погон, Андрей Николаевич, — старательно выговорил Шиловский. — Теперь уж нет. Забудьте и не вспоминайте.
— Жаль, — серьезно сказал Андрей. — Надели бы мы сейчас эполеты и спокойно, в строю, прошагали бы не только через насыпь, а и через Уфу… Правда, вам они не к лицу были бы, комиссар…
Он проскакал по фронту полка, подымая людей. Красноармейцы вставали, выставляя винтовки, хотя степь впереди была еще свободной. Изломанная цепь пошла, скрываясь по пояс в белесой траве. Андрей проехал вперед и уже поднял бинокль, чтобы осмотреть зыбкое пространство, но вдруг спиной ощутил опасность. Представилось, как тот, белоглазый, вскинул сейчас винтовку и с колена выцеливает его, ждет момента, когда можно надавить на спуск. Андрей почувствовал озноб и, пришпорив коня, помчался на левый фланг, к комиссару. Но холодящая спину опасность не отставала, неотвязно дыша в затылок. Она чем-то напоминала оставшийся в зрительной памяти размашистый зигзаг молнии — не сморгнуть сразу и не привыкнуть.
Тогда он вернулся назад и, поджидая цепь, прилег, обнял шею коня, прижался к ней лицом. Под тонкой кожей дончака билась в жилах горячая кровь и трепетала под щекой влажная короткая шерсть. И Андрей сразу успокоился. Он словно обогрелся возле коня, как от печи в знобкое осеннее ненастье. Потом он поднял бинокль и несколько минут осматривал степное пространство. Сквозь марево он различил мутные и темные контуры лошадей, похоже, удерживаемых коноводами, группы спешившихся людей и редкие одинокие фигурки в высокой траве. В какой-то момент Андрей даже почувствовал разочарование, что белых было не так густо. Однако этот участок степи имел едва уловимый, но ощутимый зловещий оттенок. Вот стремительно промчался разъезд, возвращаясь к своим, и поднятая копытами пыль надолго повисла в воздухе, замутив светлое марево. Потом он рассмотрел несколько повозок, запряженных парами, походную кухню — все это за связками коней, в тылу. Он перевел взгляд еще дальше, вглубь, надеясь там отыскать какие-то признаки войска большой силы, но и там лежала нетронутая, зыбкая, как песок, степь без единого торного следа.
Андрей выехал на полверсты вперед полка и теперь уже хорошо различал группы всадников (каждая по численности равнялась взводу) и редкую строчку цепи между ними. Противник стоял, похоже, поджидая наступавших, и, судя по видимым его силам, по поведению, происходило что-то необычное. Возможно, там думали, вступать в бой или отойти пока не поздно к железной дороге, поближе к эшелонам.
А что, если противнику неизвестно, сколько штыков идет навстречу ему? И, пользуясь замешательством, взять да и ударить сейчас с ходу и открыть дорогу не только к полотну, но и за него: в этом месте чехи вряд ли держат большие силы…
С правого фланга на взмыленной, запаленной лошади прискакал дозорный.
— Их сотен до четырех! — крикнул он. — В траве лежат!
— На место! — приказал Андрей и скомандовал подбегающим красноармейцам: — В цепь! Всем в цепь!
— Что происходит? — тревожно спросил комиссар. — Почему они не стреляют?
— Не знаю! — зло бросил Андрей. — Спросите у них!
А цепь сама собой выровнялась, зашагала шире, увереннее; натянулась кожа на обожженных солнцем скулах и лбах. До противника оставалось сажен четыреста, когда Андрей увидел тройку конных, отделившихся от противника. Похоже, лошади были свежими, всадники приближались стремительно, и Андрей передал по цепи — залечь! Красноармейцы попадали в траву, лишь один кто-то привстал на колено, держа винтовку у плеча.