Крамола. Книга 1 - Страница 109

109

Вдохновленные спокойной ночью, самооборонщики не расходились по домам. В «штабе» спали, варили пищу, чистили оружие, и скоро Андрей уловил в доме скорняка уже полузабытый казарменный дух. У ворот почти весь день колготились люди, и порой можно было услышать веселый смех. Только есаульские купцы отчего-то примолкли, нигде не показывались и не посылали приказчиков с продуктами, как было раньше.

С вечера Андрей перекрыл Красноярский тракт и выслал вперед караульных. Самооборонщики засели в окопы, завернувшись в тулупы и собачьи дохи, тихонько балагурили, ели вареные яйца, соленые огурцы, хлебали из бутылок согретое на груди молоко. Все это навевало Андрею странные, тоскливо-щемящие мысли. Казалось, в мире произошло какое-то непоправимое недоразумение, и теперь вся жизнь, внешне оставаясь неизменной, сдвинулась внутренне со своего места и качается, как хромоногий стол, за которым сидят люди. И посуда, что стоит на этом столе, тоже качается, а все, что в ней, — плещется от малейшего движения, проливается на скатерть, на одежду; сладкое смешивается с горьким, суп с киселем, смех со слезами. Да разве думал Андрей, надевая офицерские погоны, что придется ему командовать таким войском у порога родного дома? Война не походила на войну, солдаты — на солдат, командиры — на командиров. Но ведь в этом что-то было! Где-то здесь пряталась истина, причем глубокая и многоликая. И ее невозможно было рассмотреть сразу, объять единым взором, как невозможно увидеть, что скрыто внутри деревянной матрешки, не разъединив каждую. Каждую!

Думалось в этот тихий, одиннадцатый по счету вечер обороны города очень хорошо, мысли текли свободно, может, оттого, что тишина в тот час была спокойная и, по всем признакам, ничем не грозила.

Но в половине девятого на тракте появилась одинокая мальчишеская фигурка в гимназической шинели (гимназисты, подражая Андрею, щеголяли в шинелях и фуражках). Караульный летел, не касаясь земли. Самооборонщики позатыкали бутылки, попрятали за пазухи и, вытянув шеи, глядели через бруствер. Кто-то уже выставлял винтовку с примкнутым штыком.

— Идут! — выдохнул караульный. — В деревне остановились. Лошадей поят.

— Тулупы снять! — приказал Андрей. — Приготовиться!

Самооборонщики вдруг стали послушными и исполнительными, словно хорошо обученные строевики. Они разом посбрасывали тулупы, и многие, комубруствер был высоковат, догадливо подложили их под ноги. Андрей перебежал на другую сторону тракта, но и там все было в порядке. Прикрытые кустиками и сухой травой, окопы щетинились черными стволами на белом снегу. Андрей в который уже раз пожалел, что нет пулемета. Его бы поставить сейчас в стороне от тракта и, когда самооборонщики дадут три-четыре залпа по бандитам, ударить им во фланг. И победа обеспечена!

Сначала в морозном воздухе услышали скрип многих саней и только тогда разглядели на тракте плотную, длинную колонну. Она словно вырастала из снега, постепенно взбираясь на пологий подъем. Кто-то нервный щелкнул затвором, и за ним, словно по команде, самооборонщики задергали шишки затворов, потянули скобки винчестеров. Андрей, стоя на коленях прямо на снегу, мысленно отсчитывал расстояние до бандитов и не переставал удивляться той наглой самоуверенности, с какой Соломатин шел к городу. Перед тем как скомандовать — огонь! — он успел подумать, что вновь совершается какая-то непоправимая ошибка, но рука уже была неотвратимо поднята — и открытый для единственной команды рот выкрикнул короткое и жгучее слово.

От первого залпа в колонне рухнуло много коней. Бандиты смешались, стали съезжать с тракта, но последовал второй залп, потом третий. Самооборонщики стреляли, плохо целясь или не целясь вообще, но на расстоянии тридцати сажен трудно было промахнуться и не попасть в черное тело колонны. И только после четвертого залпа с тракта отозвались беспорядочной торопливой стрельбой. В окопах ее не слышали, не замечали вспышек, увлеченные боем. Громыхнул пятый залп, и потом, перезаряжая винтовки, самооборонщики стали палить вразнобой. Оставляя черную рябь тел на тракте и бьющихся в агонии лошадей, бандиты спешно разворачивали сани и устремлялись назад; фигуры людей метались по снегу, как обезумевшие зайцы; те повозки, что успели развернуться, уносились от города и пропадали во тьме.

— В атаку! За мной! — Андрей с револьвером в руке побежал по тракту.

Самооборонщики выкарабкивались из окопов, табунились, трусили следом. Кричали «ура!», но больше смеялись взахлеб и орали, потрясая оружием.

— А-а! Драпанули-и!

— Держи! Лови!

Кто-то пробовал еще стрелять на бегу, но, слава богу, ни в кого не попал. Андрей первым добежал до черных проталин на тракте, миновал перевернутые сани, бьющихся в сломанных оглоблях коней и чуть не споткнулся о человеческий труп. Перепрыгнув через него, он увидел в передке саней еще одного убитого, откинутого навзничь, и сразу знакомо блеснуло в глазах.

Погоны! Золотые, светящиеся в темноте офицерские погоны.

Он заскочил в сани, дернул на себя мертвого, и тот приткнулся к ногам Андрея, словно показывая ему свой чин — высокий чин полковника…

Слух о том, что самооборонщики разгромили на тракте отряд новой власти Сибирского правительства, в ту же ночь облетел весь город. В Есаульске не спали, прислушиваясь к стрельбе.

А наутро, вместе с рассветом, слух этот, воспарив над городом темной зловещей птицей, полетел по округе, затем все дальше и дальше, обрастая новыми пугающими подробностями. И до Красноярска донеслась весть совсем уж непредсказуемая; будто против Колчака восстал город Есаульск!

109